Мост короля Людовика Святого. День восьмой - Страница 7

Русская эмигрантка — необходимое связующее звено между двумя параллельными сюжетными линиями «Дня Восьмого». Она принята в обоих домах, она наставляет молодежь, и ей первой удается разгадать тайну злосчастного убийства в Коултауне. По ее образ важен еще и потому, что вместе с ним в роман Уайлдера входит русская тема, имеющая самое непосредственное отношение к нравственным исканиям автора. «Русский народ — величайший народ, когда-либо живший на земле, — говорит Дубкова своим слушателям. — Россия — тот ковчег, где спасется человечество в час всемирного потопа. Вас, американцев, и народом не назовешь. Каждый прежде всего думает о себе и уже потом только о родине…» И мысль об исторической роли России будет неоднократно возникать в романе американского писателя.

Немало красноречивых слов Уайлдер посвящает прославлению надежды и веры, понимаемых им как «состояние духа и форма мировосприятия». «Не может быть творчества без надежды и веры. Не может быть надежды и веры без стремления выразить себя в творчестве», — таково философское зерно, из которого вырастают основные положения и характеры произведения. Хотя в книге, и в частности в ее эпилоге, нередки ссылки на «высшие сущности» и божественную волю, этический пафос «Дня Восьмого» не тождествен какому-либо из религиозных учений. «Религия — только платье истинной веры, и платье это зачастую прескверно сшито», — замечает однажды писатель. Вера его персонажей обращена на «самоочевидное» в противовес «истрепанным ярлыкам» демагогов, и даже самая блестящая риторика и афоризмы, которыми изобилует роман, не в состоянии заменить Уайлдеру четкости общественно-исторических ориентиров. «Никогда не спрашивай у человека, во что он верит, присматривайся к тому, как он поступает», — поучает он читателя.

Излагая обстоятельства жизни Джона и Роджера, Софи и Юстэйсии, Уайлдер избегает конкретизации их устремлений; достаточно того, отмечает он, что «люди, о которых мы говорим, — прежде всего работники… Они всегда готовы бороться с несправедливостью. Они поднимут упавших и вдохнут надежду в отчаявшихся…» Их работа порой не видна, но без отдельных стежков не было бы всего гобелена истории, узор которого пытались истолковывать во все времена художники многих национальностей.

Рассуждая на «вечные темы», легко сбиться на банальность. Глубокомыслие — вещь относительная; говоря о жизни и смерти, о «чреде поколений» и «судьбах человечества», писатель особенно рискует повторить уже сказанное. Правда, в западной литературе жанр философско-воспитательного романа не имел столь плодотворного развития, как социально-нравоописательная традиция, широко использовавшаяся реалистами XIX и XX столетий; в Соединенных Штатах Т. Уайлдер едва ли не первым после Н. Готорна и Г. Мелвилла вновь обратился к проблеме «человек и вселенная». Его «День Восьмой» не лишен иногда наивной назидательности и риторических «воспарений», но все это не может заслонить серьезной и глубокой разработки моральных и философских вопросов, сопутствующих духовному росту общества. В чем подлинное величие личности и как оградить ее достоинство от посягательств вульгарной мещанской среды? Как происходит взросление человека, его вхождение в широкий мир и благодаря чему вырастает в нем способность переносить то, что сам писатель охарактеризовал как «издевательскую бессмыслицу бытия»? Об этом и о многом другом размышляет в своем романе Торнтон Уайлдер.

«Жестокость, боль и смятение царят повсюду, но людям дано превозмочь безнадежность, создавая прекрасные вещи, достойные изначальной красоты нашего мира», — эти слова отражают творческое кредо американского прозаика и драматурга. Уайлдер никогда не был «чистым» эстетом или только эстетом — даже сочиняя «Каббалу» или «Женщину с Андроса». В последние годы жизни он особенно внимательно следил за литературным процессом в Соединенных Штатах, и «День Восьмой» был задуман им в значительной мере как ответ поборникам нравственного нигилизма, литературы «без догмата».

Ужасам современной «технологической цивилизации» и всеобщему отчуждению Уайлдер противопоставил и свой последний роман «Теофил Норт» (1973). Признанный знаток человеческой природы, писатель как бы поставил своей целью в этой книге преподать нынешним поколениям урок бескорыстного и деятельного сочувствия ближним.

Составленная из самостоятельных глав-новелл книга Уайлдера повествовала о событиях лета 1926 года в приморском городке Ньюпорте, штат Род-Айленд, куда попадает тонкий наблюдатель нравов и сердцевед, двойник Сэмюэле из «Каббалы», на сей раз носящий имя Теофил Норт. Характер Норта явно автобиографичен и в то же время не лишен условности; он являет собой тип человека, которого не снедают неисполнимые желания и которому нет нужды подстраиваться под чужую волю и бесконечно лавировать между острыми углами. Он учительствует в богатых домах, становится доверенным лицом самых разных людей и для каждого находит не только слова утешения, но и реальный практический выход из создавшихся затруднений.

И вновь рассказанные Уайлдером истории свидетельствуют о том, что жизнь американской буржуазии бессодержательна и никчемна. Торжествуя победу над циничными и грубоватыми дельцами, развенчивая невежество, самодовольство и заносчивость «верхов общества», Теофил Норт демонстрирует свой, основанный на широте кругозора и демократизме, склад мыслей и кодекс, поведения. Возвышенные размышления, благородные поступки, изысканные манеры — все это оживает в книге Уайлдера не только как образ «старого доброго времени», но и как этический идеал, сводящийся к вечному как мир призыву творить добро.