Мост короля Людовика Святого. День восьмой - Страница 2

В противовес обезличивающей «цивилизации доллара» американские художники творили собственные миры, трансформируя литературу недавней культурной колонии в суверенную составную часть всемирного духовного наследия. Так, в книгах о вымышленном графстве Йокнапатофа Фолкнер уместил на пяди земли величиной в почтовую марку многие из социальных и нравственных конфликтов американской нации на протяжении полутора столетий. По иному пути шел в 20-е годы Уайлдер. Перенося действие романа «Каббала», повести «Мост короля Людовика Святого» и романа «Женщина с Андроса» в отдаленные эпохи и страны, он стремился к воплощению сложного комплекса эстетических и этических идей, конкретное выражение которых лишь в небольшой степени, по мнению писателя, зависело от очевидных национальных и исторических условий.

Рассказ о взаимоотношениях только что кончившего курс молодого американца и кружка римских патрициев, очаровывающих своего собеседника разговорами о древней культуре и аристократизмом, — таково содержание первой книги Уайлдера. Предпочитая быть «биографом индивидуальностей, а не историком группы», он разбивает роман на отдельные новеллы-истории, посвященные наиболее примечательным фигурам загадочного сообщества. Тот же композиционный принцип он применит и много лет спустя в «Теофиле Норте», уже на склоне своей литературной деятельности.

В «Каббале» Уайлдер выступает умелым учеником Г. Джеймса, тонким аналитиком межличностных связей, которые, к восхищению наблюдателя из-за океана, лишены всякой служебной или имущественной иерархичности. Персонажи Уайлдера — это не американские мещане; свободные от бремени, налагаемого сознанием собственного богатства или бедности, они сохранили естественность манер, сочетающуюся с прирожденной эмоциональностью латинской расы. В свою среду римские «каббалисты» допускают лишь близких себе по духу, и Сэмюэле — так зовут уайлдеровского рассказчика — принадлежит к числу избранников. Он становится поверенным многих тайн, ближайшим наперсником и шестнадцатилетнего юнца, у которого голова идет кругом от обуревающего его сонма желаний, и титулованной итальянки, безответно полюбившей приезжего студента-археолога, и престарелого кардинала, на склоне дней своих усомнившегося в благоволении католического бога.

Но Каббалу волнует не только канонический текст религиозных догм и тайнопись великих произведений искусства прошлого. Современные потомки древних родов пытаются принять участие в делах нации и с горечью признают свое бессилие. «Вначале они думали, что могут сказать свое слово в связи с забастовками, с фашизмом и с сенатскими злоупотреблениями, и лишь после того, как была потрачена куча денег и усилия сотен людей не принесли результата, они поняли, что в стране пришли в действие силы, не поддающиеся их контролю», — пишет Уайлдер. Бурный натиск времени расшатывает устои аристократической традиции; к тому же сами «каббалисты» не безгрешны и, как выясняется, подчас готовы променять свои высокие принципы на суетную прозу мелких выгод и привилегий.

Социологические иллюстрации, к которым порой прибегает молодой Уайлдер, лишь дополняют звучащую в его романе тихую музыку сожаления об увядании «вечного города», этого символа вековой культуры Запада. Вторя Вагнеру, писатель напоминает о «сумерках богов» и вслед за Шпенглером предвещает грядущий «закат Европы». «Нынешний Рим может рассыпаться в прах, и новая молодая столица мира займет его место», — пророчествует Вергилий, явившийся перед автором, как некогда перед Данте, в финале его книги. Образ башен Нью-Йорка, «отбрасывающих такие длинные тени, что они ложатся на сандалии ангелов», символизировал для Уайлдера робкую надежду на преемственность цивилизаций, на поступательное движение истории. Однако следующая книга писателя свидетельствовала об углублении его исторического пессимизма.

Опубликованный в 1927 году и принесший Уайлдеру всемирную известность «Мост короля Людовика Святого» был воспринят как развернутая манифестация философского скептицизма, как еще одно выражение недоверия нового поколения американской интеллигенции к возможности «благодетельного прогресса» в рамках западной цивилизации.

Проблемы, которые ставятся в повести, обозначены уже в ее первой части: «Либо наша жизнь случайна и наша смерть случайна, либо и в жизни и в смерти нашей заложен План». Когда-то, рассказывает Уайлдер, маленький рыжий францисканец, ставший нечаянно свидетелем того, как разорвалась тонкая паутинка плетеного моста, переброшенного через пропасть, решил, что пришла пора богословию занять место среди точных наук и сыграть свою роль в распознавании причин человеческих трагедий. Три новеллы, составляющие основную часть повести, — это как бы квинтэссенция пространной книги ученого монаха, проследившего жизненные пути несчастных жертв катастрофы в далеком Перу начала XVIII века, разразившейся как раз в тот момент, который обещал внести коренной перелом в их судьбы. Обобщения брата Юнипера были продиктованы ему благочестием и верой в божий промысел — он одобрил вмешательство провидения, возмущенного попытками смертных хоть в малом изменить предписанный им свыше рисунок бытия.

Однако «Мост короля Людовика Святого» отнюдь не упражнение в схоластике на тему о предопределении, и пусть искусная стилизация, предпринятая автором, никого не введет в заблуждение. Наследников монаха Юнипера по методу изысканий и его братьев по духу Уайлдер мог найти среди властителей умов образованного общества второй половины XIX и начала XX века, воспитанных на Бокле, Милле и Спенсере, — сторонников положительного знания, готовых применить количественный и фактографический метод к анализу не только физического мира, но и игры человеческой мысли, движения истории. Разрыв с традиционными догмами и авторитетами прошлого сказался на творческой деятельности каждого из тех, кто принадлежал в 20-е годы к «потерянному поколению», но у Уайлдера он принял, быть может, наиболее концептуальную форму эстетической декларации, направленной против жесткого метафизического детерминизма, подчиняющего единичное всеобщему и обосновывающего идею о мудрой соразмерности всего сущего.